В период конца IX — X века археологи находят в районе расселения веси, помимо прибалтийско-финских древностей, артефакты, так или иначе связанные со славянами и скандинавами. Такой смешанный характер имеют, в частности, обширные курганные погребения и другие древности в Юго-Восточном Приладожье X–XIII веков. На обширных территориях по рекам Сясь, Тихвинка, Паша, Оять, Свирь, Олонка обнаружено более 700 насыпей.

С XI века славянское влияние в Прионежье становится более отчетливым. В эти места были направлены два колонизационных потока — не только новгородский, но и ростово-суздальский с юга, причем к XII–XIII веку этот второй поток стал преобладающим. По мере продвижения славян вепсы были вынуждены отступать на север, вдоль побережья Онежского озера.

Новгород был заинтересован, прежде всего, в лесных богатствах этого края, особенно в пушнине, значительную часть которой новгородская верхушка отправляла на экспорт, в страны Западной Европы, через посредство ганзейских купцов. «Нормальный» порядок такой эксплуатации подразумевал сбор дани новгородскими отрядами, во главе которых стояли представители тех или иных боярских кланов, находившихся в этот момент у власти. В ходе сбора дани иногда происходили те или иные конфликты — саботаж или восстания местных жителей, конфликты внутри новгородской знати, конфликты между отдельными представителями этой знати и местными жителями, в принципе лояльными Новгороду.

Такие конфликты могли решаться относительно мирным путем, в рамках права. Примером может служить спор 1375 года о контроле над землями в Заонежье между крестьянами Вымоченского погоста (позднее известного как Имоченский погост на реке Ояти) и новгородским боярским кланом во главе с боярином Григорием Семеновичем. Новгородцы выступали, видимо, промысловиками и захватывали определенные территории как свои частные владения. Погост представляли староста Артемий «прозвищем Оря» «со всем племенем» и крестьяне Иван Герасимов, Василий «прозвищем Стоивор» Глебов, а также Игнатий «прозвище Игоча» и Осафий Перфильевы. Прозвища крестьян указывают на их финское происхождение (например, «Оря» восходит к прибалтийско-финскому слову «конь, жеребец»).

В том случае дело было улажено, видимо, сравнительно мирно — судебным решением. Но иные конфликты могли приводить и к военным действиям того или иного масштаба. Иногда Новгороду приходилось предпринимать самые настоящие походы на своих «подданных». А иногда такие походы затевали на свой страх и риск отдельные бояре или боярские кланы, действуя в духе древних удалых дружин. Примером может служить грабительский набег в Заволочье боярина Луки Варфоломеича в 1342 году. В летописи отмечено, что он действовал «не послушав Новагорода, митрополица благословения и владычня» — собрал каких-то холопов и «взя землю Заволочскую по Двине, все погосты, на щит» — то есть завоевал и разграбил поселения. В конце концов, «заволочане» его убили, но карательных мер со стороны Новгорода не последовало — видимо, именно потому, что поход был самовольным и повлек разногласия в боярской среде.

Некоторые земли Новгород выделял в качестве «дара» князьям для их содержания, пока те занимали новгородский престол. Были среди них и территории в Обонежье. Так, в конце XIII века к грамоте князя Святослава Ольговича 1136 года была сделана приписка, в которой упоминался «Обонежский ряд» и пункты, в которых собиралась дань с местного населения. Среди них мы видим места в юго-восточном Приладожье (на реках Олонка, Свирь, Паша и в низовьях Сяси), а также в Заволочье (на реке Онеге, на ее притоке Моше, в нижнем течении Северной Двины, на ее притоках Ваге и Тойме, на притоке Ваги Вели, на Пинеге, а также на притоке Сухоны Векшенге).

В районах, которые отдавались в кормление князьям, упоминается полюдье — древняя система княжеского обеспечения и управления. Автор берестяной грамоты второй половины XII века, находясь на реке Паше в Обонежье, сообщал в Новгород о сборах дани с местного населения: «три разы ти есмь ходил въ полюдие семо» («…я ведь три раза ходил здесь в полюдье…»). Очевидно, автор грамоты входил в окружение кого-то из новгородских князей.

В XII–XV веках в источниках упоминается волость Тре, или Терь, Тирь. Это название саамского происхождения. В новгородских документах встречаются Терский погост, Терский конец, Терская сторона, Терский берег — все эти названия отсылали к территории на юго-восточном берегу Кольского полуострова от устья реки Варзуги до мыса Святой Нос. Так, под 1216 годом Новгородская первая летопись упоминает Семёна Петриловича, «терского данника», то есть должностного лица, ответственного за сбор дани с этой территории в пользу Новгорода. Другими словами, саамское население Терского берега уже в первой четверти XIII века облагалось сборами в пользу Новгорода.

Русские источники называли саамов «лопью» и различали «лешую» и «дикую» лопь. Лешая (от слова «лес») расселялась по рекам беломорского бассейна, а дикая (видимо, ведшая кочевой или полукочевой образ жизни) проживала на Кольском полуострове. Сегодня на Кольском полуострове сохраняется небольшой естественный ареал проживания саамов.

В XV веке на Беломорье и Кольском полуострове новгородцы и карельская знать имели земельные владения. Из этих владений они выделяли участки для вкладов (пожалований) в Соловецкий монастырь. В летописном известии 1419 года говорится, что норвежцы на кораблях совершили нападение на ряд северных погостов, в числе которых упоминается «в Варзуге погост Корельский». Археологические раскопки села Варзуга (современный Терский район Мурманской области) показали, что в пожаре начала XV века здесь были разрушены укрепление и церковь — вероятно, это отражение событий 1419 года.

Таким образом, карельская знать, уже христианизированная, участвовала в контроле и потреблении ресурсов Беломорья совместно с новгородским боярством. О такой практике свидетельствует и чередование «корельского» и «боярского» годов, зафиксированное в документах XV века, — то есть попеременное (через год) взимание доходов с подчиненного населения (очевидно, саамов) карельской знатью и новгородской. Также существовала территория, именуемая «корельской частью»: в ней карелы могли пользоваться угодьями даже во время «боярского» года.